Франция, поле боя.

Эта поездка состоялась четыре года назад (2005). Но благодаря записям и фото впечатления свежи.

Жан и Чиндя.

С моим французским другом Жаном я познакомился через Русский велотуристический клуб. Он гостил у меня и мы приняли участие в организованном клубом велопробеге по Золотому кольцу. Настала и моя очередь лететь к нему в Страсбург. Жан предлагал мне велосипед на месте, но я предпочел взять с собой верный шоссейник Чиндю. Чиндю я разобрал на колеса, раму и прочие мелкие детали, чтобы не платить дополнительных денег за негабаритный груз, и упаковал в пластиковые «челноковые» баулы. Велосипедный шлем за недостатком места пришлось транспортировать непосредственно на голове. Шлем рассмешил российских стюардесс, и я сказал им, что надел его для безопасности в полете, а ласты оставил дома, поскольку над морем нам не лететь.

Вид российского «челнока» в велосипедном шлеме, весело изъясняющегося по-французски, несколько озадачил страсбургских таможенников. Появление моего улыбающегося друга по ту сторону таможенной стойки придало им уверенности, и я был пропущен без досмотра.

Страсбург покорил старосветским покоем и несметным количеством совершенно обнаглевших от безнаказанности диких лебедей. В этом тихом уголке в центре Европы угнездились и органы европейского управления – Европейский совет и Европарламент. Жители Западной Европы со сдержанной, но все более стойкой неприязнью воспринимают общеевропейские институты. Мнение обывателей, которое мне приходилось слышать, было всегда одним: затеи единой Европы служат задачам большой политики и обогащению европейской бюрократии, в то время как привыкшие к благополучию западноевропейцы начинают испытывать трудности. Провал референдума по европейской конституции и есть свидетельство этих настроений.

Несколько дней были посвящены велопрогулкам по окрестностям Страсбурга. Живописные Вогезские горы, монастырь святой Одили, загадочные каменные сооружения древних кельтов… и огромное число велосипедистов – любителей. Федерация велотуристов Франции только официально зарегистрированных членов насчитывает более трехсот тысяч, издает свои газеты, проводитмногочисленные пробеги и фестивали.

Жан, его жена Дениза и я приняли участие в организованном местным клубом массовом велопробеге. Рандоннеры соревновались на дистанциях различной протяженности и сложности, на финише оркестр аккордеонистов вдохновенно наяривал популярные мелодии и охотно исполнил по моей просьбе попурри «а ля рюсс».

Из заполненной мной перед стартом анкеты устроители узнали, что я из Москвы, и в финале торжественно вручили мне кубок как «самому удаленному участнику».

Мне повезло – в заездах не было китайца.

Месяцем раньше Жан купил мне билет на скоростной поезд до Парижа, что сэкономило мне половину его цены. Он также приобрел для меня специальную карточку, дающую скидку на проживание в недорогих гостиницах для молодежи. Эти гостиницы есть почти во всех городах. Сутки в комнате на 3-5 человек с завтраком обходится в 13-15 евро, вполне по-божески, а для Парижа так и вовсе подарок. Забегая вперед, скажу, что моими соседями в разных местах были то студенты из Канады, то пожилой журналист из Бразилии, то университетский преподаватель из Англии. Многие из них были в командировках и получали приличные гостиничные, но предпочитали экономить на комфорте. Каких только тем мы не обсуждали по вечерам в наших случайных компаниях! Крепко икалось и Бушу, и Михаилу Сергеевичу с Борисом Николаевичем. С помощью пива выяснялось, что Коль – это голова, да и Шредеру с Шираком палец в рот не клади. Путина тогда еще знали мало, от России многого не ждали, но американцев уже не любили основательно.

Вторая родина.

В Париже я оказался впервые в жизни и был готов ко многому. Но впечатления все равно превзошли ожидания. Париж – это памятник великой нации и великой империи. Никакие старые карты с закрашенными в цвет Франции кусищами материков не передают этого ощущения. Перед тобой величие в чистом виде. Только ли оно былое и что такое французская нация сейчас – вопрос, которым мучаются сами французы. Как, впрочем, и русские со своим «русским вопросом».

Современный облик Париж приобрел в середине 19 века, когда сложившаяся колониальная империя дала метрополии свои жизненные соки. Петербург в его главных ансамблях сложился несколькими десятилетиями раньше и вспоен был кровью и потом не черного, а белого мужика; колоний у России тогда не было.

Не обманул подозрений Монмартр со знаменитыми пляс Пигаль, музеем эротики и прочими несомненно сомнительными заведениями. Все какое-то маленькое, кричаще-невыразительное, грязненькое и отдающее мочой – как и положено для рынка продажного сладострастия. Настоящую любовь все-таки придумали русские. Чтобы не платить женщинам денег – как утверждают злые языки? Не знаю, не знаю… Деньги платить у нас не принято даже учителям…

Множество темнокожих. В юные годы мне приходилось работать в Африке, но в Париже черные другие. Черные парижанки. Сидишь напротив такой в метро, стараешься не пялиться слишком откровенно. Красивые какой-то космической красотой лица, загадочные глаза… Крыша едет.

Космополитический Париж все-таки остается французским. Левый берег Сены, студенческий Латинский квартал, Люксембургский сад – литературные места. Даже после века советчины у русского интеллигента две родины: одна – там, где он родился, а другая – Париж. Часто повторял эту полу-шутку полу-правду французам. Улыбались.

Четыре дня провел в Париже, передвигаясь то на верхотуре туристического омнибуса, то на велосипеде. Поражался, что можно свободно и безденежно фотографировать в музеях и храмах - это ли не свидетельство культурной открытости французов? У нас в последнее время все больше «нельзя!», особенно в старых монастырях, возвращенных церкви. Что и от кого мы прячем?

Поскольку военная тема для меня наиболее интересна, в Доме инвалидов я побывал дважды, прочесав все его экспозиции. Среди нескольких сотен трофейных пушек – немецких, австрийских, алжирских, прекрасного художественного литья и в отличном состоянии, насчитал не более четырех русских, захваченных в Крымскую кампанию. Все русские пушки сурово-просты, без виньеток, гербов и прочих украшений. Побиты ядрами и посечены пулями, к стрельбе вряд ли пригодны. Дорого дались французам эти скромные трофеи. Мы можем ими гордиться.

Несколько старинных пушек французы притащили в 1945 году из Берлина. Выбитые на них автографы советских солдат говорят о том, кому на самом деле должны принадлежать эти трофеи.

Воскресным днем посетил Версаль. От вокзала до дворца столпотворение людей на роликах. Полиция тоже на роликах – можно ли мечтать о лучшей работе? Перед входом шеренги негров, трясут связками сувениров. Попытка сфотографировать их вызывает протесты и требование заплатить. «Амуль калис» - «нет денег», вспоминаю крылатую фразу на языке волоф, родном для большинства выходцев из французской Черной Африки. Афрофранцузы озадачены.

В версальском Большом замке не протолкнуться от китайцев. Все как дети наперебой фотографируются на фоне картин и гобеленов. Очаровательно. Вспомнился аналогичный китайский десант из пяти «Икарусов» в нашем безмятежном Суздале. Косяком повалил в мир китайский товарищ…

Велик и вальяжен версальский парк. Права была моя московская знакомая, говорившая, что в Версаль нельзя ездить без возлюбленной. Надо с кем-то делить восторг. Сердцу хочется ласковой песни и какой-то там еще любви… Жилища фавориток Большой Трианон, Малый Трианон… Трианон… Трианон… Трианон – вертятся в голове знакомые по советскому шпионскому фильму позывные.

Утреннее шампанское.

Из Парижа мой путь лежал на восток, к полям сражений двух мировых и прочих войн. Провинция Шампань. Бодро качусь по шоссе вдоль реки Марны. Странные каменные деревни (ведь деревня должна быть из дерева, не правда ли?), виноградники, почти неподвижная вода. Лучшие винодельческие склоны реймсских холмов – гран крю. И памятники солдатам. В Первую мировую французы и их союзники совершили здесь чудо – остановили немцев, раскатавших губы на Париж. В путеводителях и книгах честно указаны истоки этого чуда. Русское наступление вынудило немецкое командование срочно перебросить войска на Восточный фронт. Крыло армий, нависших над Парижем, немцы ампутировали себе сами. После большевистской измены и сепаратного Брестского мира об этой русской услуге можно было бы и забыть. Не забыли.

Город Реймс – столица шампанского. Некоторые производители устраивают экскурсии в бескрайних подвалах. Шел к «Момму», случайно забрел к «Редереру». В фойе старинный русский подарок – бронзовый бюст Александра II, чей вкус способствовал формированию знаменитого букета. Вспомнилось литературно-гусарское «дернуть редерерчика». Кажется, с похмелья помогало.

У «Момма» оказался единственным экскурсантом. Оплатил программу с полной дегустацией – 18 евро. Молодой человек благородной наружности и со столь же благородным двойным именем Франсуа-Ксавье

больше часа водил меня по закромам. Увидев мой въедливый интерес журналиста (я все на ходу записывал и фотографировал), разошелся не на шутку, просто сагу спел про родной напиток. Когда дело дошло до дегустации, заразил своим энтузиазмом кравчего. Услышав про русского журналиста, подошла элегантная вся в золоте дама, заведующая рекламным делом. Формальные три бокала дегустации были давно выпиты. Виночерпий все подливал и подливал из разных бутылок с фирменной красной ленточкой. Разговор уходил в горние сферы винной поэзии. Через какое-то время я перестал различать вкусовые оттенки и «запросил пардону». Расстались, словно родные.

Как на крыльях долетел до Реймсского собора. И вновь был один на последней в тот день экскурсии. Обсудили с гидом тонкости строительной техники и сошлись во мнении, что скульптуры собора будут, пожалуй, повыразительнее, чем изваяния парижского Нотр-Дама.

По преданию, в Реймсе был просвещен светом истинной веры и крестился варяжский атаман-разбойник Рюрик. Придя княжить на Русь, Рюриковичи как-то изверились, пришлось кагану Владимиру потом всех крестить по новой.
Еще Реймс знаменит тем, что в нем 7 мая 1945 года была подписана капитуляция Германии. Среди подписантов фигурировал и советский представитель при штабе Эйзенхауэра генерал Суслопаров.Ставка долго не отвечала на его запрос, надо ли принимать капитуляцию, и он подписал на свой страх и риск. Не знаю, сколько седых волос прибавилось у Суслопарова, когда он узнал, что товарищ Сталин не одобрил скоропалительной акции (во всяком случае, в родную историю он, как и вся полукапитуляция, не вошел, в Советском энциклопедическом словаре его имя отсутствует). Вождь велел всем собраться в логове поверженного зверя - Берлине и подписать бумагу в торжественной обстановке, что и было неукоснительно исполнено на следующий же день, 8 мая. Кстати, в Берлине к историческому акту допустили и француза де Латра де Тассиньи – так клонившаяся к социализму Франция оказалась в числе держав-победительниц. Всю эту захватывающую историю я узнал в Музее капитуляции, расположенном в колледже, больше похожем на крепость. В нем находился штаб Эйзенхауэра, а также проживала его корова, специально доставленная из США, чтобы питать будущего президента всея Америки нажористым стопроцентно американским молоком. Не удивлюсь, если и свежескошенный клевер для нее самолетом привозили откуда-нибудь с Орегонщины чи Оклахомщины.

По случаю юбилея победы над фашизмом на площади перед собором вокруг конной статуи Жанны д' Аркпарад флагов союзников. Нужный ракурс найти было несложно.

Волчье логово.

В Реймсе я почувствовал, что устал крутить педали. Сел на поезд и несколько десятков километров до Шарлевиль-Мезьера проехал в вагоне с багажным отсеком, где бесплатно отдыхал велосипед Чиндя. Как потом выяснилось, по пути пропустил военный музей, построенный недавно с голливудским размахом. В путеводителе про него еще не успели написать.

Шарлевиль-Мезьер лежит в предгорьях Арденн, рядом с бельгийской границей. Войны двадцатого века катались по нему, как волны морского прибоя. Тем не менее, город сохранил средневековый облик. На булыжной мостовой я навернулся с велосипеда, расколошматив солнечные очки. Перед поездкой я поставил контактные педали. А тут булыжная мостовая, толкотня, свежеприобретенный навык непринужденно отщелкивать туфли забылся. Завалился набок, сидя в седле. Выглядел я смешно, лицо удалось спасти только в прямом смысле.

На центральной площади города торжище. Симпатичные алкоголики недорого продают предметы старины. Сабли, пистолеты.… У нас подобный товар стоит сумасшедших денег, но как вывезти? Границы, таможни… Фотографирую на память веселых людей и, страдая сознанием упущенной выгоды, еду дальше, к Арденнам.

По дороге въезжаю в город Рокруа. Это огромная крепость, окруженная глубоким рвом. Напоминает Петропавловку, такие же могучие равелины. А внутри крепости от центральной площади лучами расходятся короткие улицы. В перспективе каждой улицы виднеется часть крепостного вала. Дома самые обыкновенные, в два-три этажа. Магазинчики, туристический офис, фонтан, под струю которого я сую свою распухшую от жары голову. Все как обычно, но – в крепости!

Рядом с шоссе вижу заманчивый турецкий шалман. Здоровенная порция шаурмы в лаваше с картофелем фри стоит удивительно дешево. Мясо мягкое, подозрительно мягкое. И никакого вкуса. Да и цвет какой-то серый. Все понятно: мясо насыщено соей – плод кулинарного прогресса, который до нас в таких масштабах еще не добрался. Из жадности доедаю, но лучшие чувства оскорблены. Шаурмы больше не едок. Карету мне, карету!

За соевым пиршеством разговорился с местным жителем. Узнав, что я интересуюсь военной историей, поведал, что неподалеку на бельгийской территории находится «Волчье логово» - ставка Гитлера, откуда он дирижировал разгромом Франции. В последние годы это место не афишируется, слишком много у фюрера развелось почитателей. Но на старой карте, которой меня снабдил Жан, обозначено: убежище Гитлера.

Еду дальше в горы, ориентируясь по карте и компасу. На дорожном указателе информация завуалирована: военные сооружения. Но я-то уже знаю, что это значит.

Небольшая деревушка с церковью, а в прилегающем лесу два бетонных бункера и два деревянных барака. В одном из них ютился Адольф, в другом – свита. Бункеры убогие, попади в такой авиабомба – и прощай, оружие! Но бомбежки так и не случилось.

Я снова единственный экскурсант. Смотрю фильм и слушаю рассказ директрисы музея. Когда немцы во время своего знаменитого арденнского рейда в обход линии Мажино добрались до этого места, всех жителей деревни они вывезли прочь. Церковный шпиль усекли, чтобы лишить французские самолеты ориентира. Ставку соорудили чуть ли не за пару дней. Когда по миновании надобности жителей вернули, всем заплатили за беспокойство. Имя фюрера не должно вызывать неприятных ассоциаций!

Площадка в тени деревьев, где Гитлер проводил совещания и пресс-конференции. Именно здесь были сняты незабываемые кадры, где фюрер радостно хлопает себя по затянутой в галифе пухлой ляжке. Еще бы, ведь война решилась в какие-то три недели! Опыт французского блицкрига сыграл с немцами злую шутку. По плану «Барбаросса» они надеялись так же быстро взять Москву, а за линией Архангельск-Астрахань оставить русским псевдогосударство, подобное тому, которому они позволили существовать на юге Франции. Французы запросили пощады, когда их вооруженные силы далеко не исчерпали возможностей сопротивляться. Кто же мог знать, что «русские недочеловеки» не сдадутся, даже потеряв всю первоначальную армию?

Арденнская дичь.

В логове зверя я пробыл долго, день заканчивался. Надо было подумать о ночлеге. Обычно я ставил палатку в кемпингах, что обходилось в 5 евро. Ну, иногда за несколько минут горячего душа требовалось доплатить еврик. В горах представилась возможность найти приют в мачтовом лесу возле ручья, нашпигованного форелью. Ночь была теплой и тихой, а вечернее и утреннее купание в холодном ручье напомнило о вольных походах по неприватизированным пока просторам нашей великой Родины.

Заехав ненадолго в Бельгию, я повернул обратно на юг и въехал во Францию по долинам рек Мозель и Семуа. Реки даже в горах текут по довольно плоским долинам, так что больших проблем с пересеченной местностью я не испытал. Катил в свое удовольствие навстречу прозрачным водам, любуясь на беспечных лебедей и уток. Удалось устроить еще одну «дикую» ночевку на берегу Семуа. Место, судя по натоптанной почве, было посещаемым, но абсолютно не замусоренным. Где битые бутылки, пластиковые пакеты и прочие отбросы, покрывающие подобные места в России? Сам старался не оставить после себя даже фантика.

Ухоженность и красота Франции меня поразили. Казалось бы, древняя урбанизированная территория. Но не бросаются в глаза промзоны, нет многокилометровых завалившихся бетонных заборов, нет руин и ржавого железа. Франция красива в целом и в каждом отдельно взятом маленьком кусочке. Леса набиты всякой крупной и мелкой дичью, реки – рыбой, которую никто не истребляет электроудочкой или сетью.

С дичью получился курьез. Однаджы я поставил палатку в лесу, где было много звериных кормушек. Стемнело, я закутался в спальник и собирался уснуть, как вдруг возле палатки раздался дикий нечеловеческий крик, полный первобытного ужаса. Так кричат люди в эпилептическом припадке. Кого-то убивают – была моя первая мысль. Еще один крик раздался немного поодаль. Когда шок прошел, я выглянул из палатки и дрожащим голосом спросил: кто здесь? Не дождавшись ответа, включил фонарик, вылез и осторожно обследовал место. На мягкой земле отчетливо виднелись свежие следы небольших копыт. Позже мне рассказали, что это кричал испуганный олень. Видимо, идя к кормушке привычным маршрутом, он неожиданно наткнулся на мою палатку и убежал, объятый ужасом, предупреждая сородичей об опасности. Для меня эта встреча осталась едва ли не самым сильным впечатлением из всей поездки.

Поля чести.

Когда до Седана оставалось несколько десятков километров, я оставил живописную долину Семуа, перевалил через хребет и скатился в долину, попав прямиком на седанские улицы. Все французские города, за исключением столицы, по нашим меркам – небольшие, а Седан и по французским масштабам невелик. А по исторической памяти – неисчерпаем. Три войны с немцами оставили здесь свои следы, но главным памятником является цитадель, построенная великим фортификатором Вобаном. Я бродил по цитадели несколько часов, натыкаясь то тут, то там на композиции из восковых фигур, поразительно натуральных.

Неподалеку от Седана начинается линия Мажино, основу которой составляет цепь мощных фортов. Форт Ла Ферте – единственный, который немцы взяли с боя. Но взяли как-то странно быстро, форт почти не успел оказать сопротивления. Оборона была пассивной, немцы делали с фортом, что хотели и, загнав его защитников в подземелье, удушили их пороховыми газами и дымом. Брожу по укреплениям, фотографирую стальные колпаки форта с отметинами от снарядов и пуль. Французы выковали для своей родины хороший щит, но чего стоит щит, если не умеешь владеть мечем?

Еду дальше на юг, к Вердену. Дорога идет по местам бывших боев. Здесь на огромном пространстве две армии перемалывали друг друга в течение долгих месяцев Первой мировой. Позже это назвали верденской мясорубкой. Множество памятников павшим в двух войнах: французам, итальянцам, англичанам, американцам. Скорбный монумент английскому аристократу-летчику на месте падения его самолета. Окрестности Вердена – это нескончаемый мемориал. На высотах к северо-востоку от города сосредоточены особенно выдающиеся памятники. Долго еду в гору, пока не упираюсь в «траншею штыков». Артиллерийский удар немцев внезапно накрыл французское подразделение, изготовившееся к атаке. Солдат с винтовками в руках завалило землей. Когда все стихло, уцелевшие соседи обнаружили на месте траншеи торчащие из земли штыки. Бойцов не стали доставать и хоронить вновь, оставили все, как было. Со временем штыки стали ржаветь и ломаться, и тогда американский богач из симпатий к союзникам профинансировал сооружение мемориала и бетонного укрытия над траншеей. Смотришь на остатки штыков и мурашки по коже: под землей костяные пальцы мертвых все еще сжимают ржавые стволы винтовок…

На полях бывших боев вырос лес. Но почва под лесом – сплошные воронки, ни одного ровного квадратного метра. В одном месте среди воронок таблички с именами людей, чьи дома здесь когда-то стояли. Деревня Флери, одна из тех, что были уничтожены до последнего дома, дотла. Спустя годы после войны эта деревня была вновь внесена в списки населенных пунктов Франции, у нее есть даже мэр – реальный человек. Чтобы не забывали.

Во Франции не забыты ни свои, ни противники. Кладбища, мемориалы.… На камнях имена и символы религиозной принадлежности: крест, полумесяц, звезда Давида. Черные африканцы, для обозначения религий которых европейцы не придумали символов – просто белый камень и имя: Амаду, Мамаду, Ндьяй.… Рядом с могилами союзников ряды немецких захоронений. В таком же ухоженном состоянии.

Неподалеку от деревни Флери циклопических размеров французский форт. Я прошел по коридорам и подземным казармам. Потолки и стены сочатся водой много десятилетий, местами наросли маленькие сталактиты. А когда-то здесь было сухо, люди могли не выходить на поверхность неделями, выпекать хлеб, жить, воевать. Форт переходил из рук в руки, и когда в нем сидели немцы, то в одном из казематов замуровали своих погибших. Перед каменной кладкой большое распятие, венки, лента с надписью на немецком: «Нашим павшим товарищам». Вы можете представить себе такое, скажем, в Брестской крепости? Но верно и то, что к французам немцы относились как к людям, не то, что к русским.

Мне показалось, что на полях сражений Франции я нашел ответ на вопрос, почему немцы не склонны, подобно полякам и прибалтам, воевать с нашими памятниками на своей территории. Потому, наверное, что сами имеют могилы за рубежом и научились уважать чужую память на своей земле.

Спор цивилизаций.

От Вердена всего 60 километров до Меца по широкой равнине. При попутном ветре я проехал это расстояние без остановки за два часа и оказался в «городе солнечного камня» как раз к обеду. Солнечный камень – это желто-охристый песчаник, горячо пылающий под вечерними лучами. Когда-то давно из него строились главные сооружения города, позже, из-за дороговизны, только фрагменты архитектурного декора.

Отобедать довелось на крестьянском рынке, рядом с главной площадью. Собственно, обедать я там не собирался, но стоило только зайти… глаза разбежались от обилия деликатесов. Стал интересоваться сырами, обмолвился, что русский журналист – и тут началось! Чего только ни предложили попробовать. Особенно хороши были мои любимые козьи сыры, терпкие, ароматные. За что-то удалось заплатить, но съесть пришлось больше, чем купил. От сыров по эстафете был передан продавцам солений, потом дошла очередь до мясной гастрономии. По выходе с рынка осталось только зайти в кафе и выпить чашечку кофе с рюмкой дижестива.

В туристическом бюро города мне посоветовали непременно посетить городской музей. Музей, и правда, удивителен. Он построен над раскопанными римскими термами и содержит уникальные памятники античности и средневековья. Самое главное, что все это не свезено с миру по нитке, а лежит почти на тех же местах, где было найдено. Немного есть на свете мест с подобной концентрацией культурной энергии.

Между Франко-прусской и Первой мировой войнами Мец принадлежал Германии. В архитектуре присутствует романтический немецкий модерн – югендштиль. Особенно впечатляет вокзал, который немцы построили перед Первой мировой. Огромная инфраструктурина рассчитана была на разгрузку целой дивизии со всей амуницией всего за сутки.

Близость к Германии заметна и сейчас. Среди иммигрантов преобладают турки. Турецкая молодежь ходит группами, развязно заговаривает с девушками. Напряженность этнокультурного поля чувствую кожей. Невольно пришли фантазии, что не за горами то время, когда из-за Эльзаса снова может вспыхнуть конфликт, на этот раз между французскими арабами и немецкими турками. Мало ли у них исторических претензий еще со времен Османов? А тут еще европейские болячки наложатся. Вот и схлестнутся Парижский халифат с Берлинским султанатом. А спустя еще годы московский азербайджанец с ретроградным именем Андрей проедет на велосипеде по местам боев мусульманской Европы…

Мец был последним городом моего велопутешествия. Время поджимало, и в Страсбург к Жану я вернулся на поезде. Потом также на поезде до Франкфурта, на самолет – и домой. Это у Вас велосипед? – кивнул на мои баулы немецкий служащий при оформлении багажа. Вопрос подозрительно клонился в сторону дополнительной оплаты. Нет,- серьезно ответил я.- Это детали велосипеда! Чиновник не нашелся, что возразить, и Чиндя опять полетел бесплатно.

***

Что запомнилось больше всего? Знаменитая французская любезность. Незнакомые люди здороваются, словно где - нибудь в архангельской глубинке. Отдавая деньги, слышишь непременное «мерси». Улыбки и предупредительность, а ведь я не был денежным туристом, заранее оплатившим сервис. Проснешься утром в туманном настроении, потом две-три случайные встречи, непринужденный обмен любезностями и глядишь – жизнь-то налаживается!